Неточные совпадения
Как-то на выставке
появился женский портрет ученика из
класса В. А. Серова.
В голосе Лотоцкого
появились какие-то особенные прыгающие нотки. Он начал скандовать, видимо наслаждаясь певучестью ритма. При дательном падеже к голосу учителя тихо, вкрадчиво, одобрительно присоединилось певучее рокотание всего
класса.
Наконец
в коридоре слышатся тяжелые шаги. «Егоров, Егоров…»
В классе водворяется тишина, и мы с недоумением смотрим друг на друга… Что же теперь будет?.. Толстая фигура с журналом подмышкой
появляется на пороге и
в изумлении отшатывается… Через минуту является встревоженный надзиратель, окидывает взглядом стены и стремглав убегает…
В класс вдвигается огромная фигура инспектора… А
в перемену эпидемия перекидывается
в младшие
классы…
Кажется, я был
в пятом
классе, когда у нас
появилось сразу несколько новых молодых учителей, проходивших курс гимназии
в попечительство Пирогова и только что вышедших из университета.
Для первого начала, когда он
появился в нашей гимназии, ему
в третьем
классе прочли вместо молитвы «Чижик, чижик, где ты был» и т.д.
В последние пятнадцать-двадцать лет, вместе с успехами наук и развитием форм общежития, у нас
появился особенный
класс злонамеренных людей, известных под именем газетчиков и сочинителей.
И чем дальше от детства, чем ближе к настоящему, тем ничтожнее и сомнительнее были радости. Начиналось это с Правоведения. Там было еще кое-что истинно хорошее: там было веселье, там была дружба, там были надежды. Но
в высших
классах уже были реже эти хорошие минуты. Потом, во время первой службы у губернатора, опять
появились хорошие минуты: это были воспоминания о любви к женщине. Потом всё это смешалось, и еще меньше стало хорошего. Далее еще меньше хорошего и что дальше, то меньше.
Выигранное такими отсрочками время дворянство употребило на то, чтобы привыкнуть к новым понятиям и изучить их, для чего
появилось даже
в этом
классе (к чему здесь «даже» относится?) несколько рукописных сочинений за и против реформы.
После него зло быстро стало распространяться и усиливаться:
в вышнем
классе общества перестали исполняться церковные обряды,
появилось множество знатных господ и госпож, зараженных полковником Вейссом, все пошло на иностранный манер (том II, стр. 518).
Завтрак уже окончен, бигос съеден и пиво выпито, когда
появляется развращенный гимназист приготовительного
класса Ромка, весь
в мелу и
в чернилах. Еще
в дверях он оттопыривает губы и делает сердитые глаза. Потом швыряет ранец на пол и начинает завывать...
В длинном коридоре, по обе стороны которого шли
классы, было шумно и весело. Гул смеха и говора доносился до лестницы, но лишь только мы
появились в конце коридора, как тотчас же воцарилась мертвая тишина.
— Не сердитесь, пожалуйста! — произнесла она, обращаясь к учителю своим лениво-спокойным голосом,
в то время как на рыхлом, широком лице её
появилась невыразимо глупая улыбка. — Не сердитесь, пожалуйста, господин учитель, мы не виноваты.
В классе появился баран, это он, a не мы.
И весело было, что смело ломались все застывшие формы школьного дела, что выносились из школ иконы, что баричи-гимназисты сами мыли полы
в классах, что на гимназических партах стали
появляться фабричные ребятишки.
Сережа — настоящий типичный лицеист, только и бредит той минутой, когда, вместо серебряных петлиц, у него будут золотые и потом
появится шпага, при переходе
в старший лицейский
класс.